Началась уборка урожая, появились первые успехи и выявились первые проблемы. В чем они заключаются и как их решать – об этом состоялся разговор между издателем портала «Крестьянские ведомости», ведущим программы «Аграрная политика» Общественного телевидения России – ОТР, доцентом Тимирязевской академии Игорем АБАКУМОВЫМ и вице-президентом Российского зернового союза Александром КОРБУТОМ.
— Александр Вадимович, на полях страны – уборочная. Как известно, ее темпы определяют три компонента: сводка, водка и погодка. Правда, во время уборочной никто не пьет, но два компонента обязательны. Поясните мне, пожалуйста, такую вещь. У нас достаточно много сообщений было о том, что засушило Татарстан, Поволжье, где-то даже объявлена чрезвычайная ситуация. А реакций сверху никаких нет.
— Ну почему же? Были объявлены суммы ущерба. Возможно, они будут компенсированы. Так что здесь реакции есть. В принципе, потери не столь значимы, как кажется.
— Но, видимо, не для местных товаропроизводителей.
— Для конкретного хозяйства это трагедия.
— Я бы сказал даже, что это катастрофа.
— Это трагедия, это серьезный и сложный вопрос, потому что здесь вопрос о том, как компенсировать эти убытки. Но здесь вопросы и государственной поддержки, и вопросы страхования. Хотя страхование у нас специфическое – оно всегда в пользу страховых компаний получается.
— Это да, у нас страхование такое однобокое какое-то.
Но сначала давайте о другом. Выяснилось, что на полях попросту не хватает кадров. Вот ведь какая ситуация: урожай есть — кадров нет. Когда это было, чтобы в помощники комбайнеров не набрать народу? Очередь ведь стояла!
— Когда-то – да. Но – не сейчас. Сельское хозяйство как совокупный работодатель проигрывает практически всем отраслям экономики.
— То есть люди уехали в охранники, я правильно понимаю?
— Да, у нас 2 миллиона в охране по стране.
— И в основном это сельские жители. Городских там…
— Да. В основном это жители или малых городов, или сельские жители.
— Жители малых городов, сельские жители – глубинка, так скажем.
— И еще, так скажем, наиболее мобильная, молодая часть населения.
— Вопрос: почему? Стабильная зарплата, хорошие по сравнению с сельским хозяйством условия труда, под крышей, спецодежда…
— Да, под крышей, с 8 до 18 отработал – и ты свободный счастливый человек.
— Либо сутки через трое.
— Да. Время есть.
— Так что зря жалуются наши агрохолдинги, что у них нет кадров. Это их стараниями, собственно говоря, такой насос, как Москва, высосал сельское население.
Теперь о другой проблеме. Мы как-то говорили с вами о том, что у нас в зависимости от погоды не работает сельскохозяйственное страхование. Почему?
— Потому что вся система страхования построена таким образом. Сейчас она слегка реформировалась, и есть некоторые надежды, что… Но вообще-то говоря, существует масса вариантов для страховщика, чтобы сказать: «А ты неправильно использовал технологии».
— Да, правильно. Есть еще одна деталь. В Тимирязевской академии существует метеорологическая лаборатория имени Михельсона – старейшая метеорологическая станция в Москве, одна из старейших, так скажем. Там сейчас столкнулись вот с чем. Сотрудники станции работают с предприятиями, которые выпускают маленькие метеостанции. Эта маленькая метеостанция с большим количеством датчиков, которые фиксируют влагу в почве, влагу, которая сверху льется, направление ветра, силу ветра, град и прочее — прочее – все эти датчики. Маленькая метеостанция ставится, допустим, не на каждое поле, а в середине трех-четырех полей, для того чтобы страховщик не мог сказать, что этого града не было или что этой засухи не было. Потому что засуха – это такая вещь: сегодня засушило, завтра намочило, потом прошел град, и ничего нет. Правильно?
— Ну, в какой-то степени – да. Потому что засуха, которая была…
— Так вот, сотрудники станции столкнулись с тем, что страховщики как-то не хотят этих метеостанций.
— Ну, какие – как. Есть страховщики, которые самостоятельно ведут эти программы. Дело в том, что страховщики, во-первых, все разные. Во-вторых, подвижки начались, я должен сказать. Хотя мы с ними много дискутировали, скажем так, нежно, но подвижки начались, есть определенное понимание. Вопрос – двигаться дальше и создавать новые страховые продукты.
— Какие сейчас риски есть, Александр Вадимович?
— С точки зрения урожая – вы имеете в виду?
— С точки зрения урожая, с точки зрения перевозок урожая. Я имею в виду – риски для прибыли, для доходности. Допустим, дорога, шоссе, по ней движется большегруз в Новороссийский порт из того же Краснодара или Ставрополя. Какие риски угрожают этому большегрузу?
— Рисков довольно много, и они иногда просто смешные. Итак, есть норматив весовой нагрузки. Нормально, хорошо. И там возникает вопрос, потому что зерно имеет свойство перемещаться, в отличие от песка, более активно. Соответственно, нужны допуски на весовую нагрузку. Но у нас ограничение: суммарный вес автопоезда – 40 тонн. Почему 40 – никто не знает. Почему австралийцы могут везти по 115, увеличивая количество осей?
— А вы задавали этот вопрос где-нибудь в Минтрансе или в Автодоре?
— Задавали, задавали. В ответ — сосредоточенное молчание.
— То есть сопят и молчат?
— Даже не сопят. То же самое – другая проблема, которая будет возникать – перемещение крупногабаритной техники. Ну большая у нас техника!
— Она уже возникла. У нее даже уши обозначились в лице гаишников, сидящих в кустах.
— Да даже не в кустах. Закон есть закон. Формально…
— Мне как-то позвонил из Краснодарского края Николай Маслов, фермер, и говорит: «Если официальный штраф за вывоз комбайна без разрешения на дорогу – не федеральную даже, а местную – порядка 300 тысяч, – штраф – 300 тысяч! – то гаишники берут в 10 раз меньше – в карман».
— Гуманно.
— Вы считаете гуманно?
— Знаете, этот вопрос обсуждался, когда все только собирались вводить. В рамках ОНФ было совещание, обсуждали вопрос о большегрузах, обсуждали и эту проблему.
— Общероссийский народный фронт?
— Да. И вопрос-то простой все время задавал я и пытался получить ответ. Я говорю: «Господа, вы учтите нашу специфику». А эта специфика проста – с одного поля на другое надо перебросить технику быстро.
— Причем два-три раза в день.
— Иногда и так бывает. По-всякому бывает. «Давайте вводить какие-то особые режимы с этим сопровождением и так далее». Ответ один: «Безопасность вождения». Я говорю: «На безопасность не покушаюсь, но надо учитывать специфику». У нас стиль подхода: все отрасли одинаковые, всем все одинаково. А отрасли – они все разные.
То же самое с системой «Платон». Это к тому, что зашла речь о дорогах и рисках. «Платон» индексируется. Честно и благородно Родина его сдерживала два года…
— То есть увеличивается цена за проезд?
— Да, увеличивается цена за проезд по «Платону». Значит, соответственно, вырастут тарифы, автоматически вырастут. И никуда от этого не денешься. Родина предупреждала, что это будет? Предупреждала. Но почему у нас все происходит именно тогда, когда в сельском хозяйстве уже начинается уборка? Я этого не могу понять.
— А это автоматическое повышение цен на топливо. Все у нас в порядке.
— За топливо спасибо Дмитрию Анатольевичу, все-таки пока держим. Из последних сил, я так понимаю, Правительство держится. А здесь ситуация другая. Деньги заберут из кармана крестьян.
— Эти деньги, Александр Вадимович, заберут из нашего с вами кармана, когда мы с вами за хлебушком пойдем.
— Это в конечном итоге. Но сначала заберут из кармана крестьян – причем заберут не 7,5%, как запланировано, а существенно больше, потому что ряд компаний имеют договора годовые на транспортную перевозку, а там фиксируемая стоимость. Что сделает транспортник? Он переложит эти дополнительные платежи на тех, кто работает сезонно – в первую очередь на сельское хозяйство. Сейчас пойдет огромный поток сезонных грузов.
— То есть себестоимость зерна у нас таким образом растет в пути? Я правильно вас понимаю?
— Не себестоимость, а издержки.
— Издержки, издержки.
— Себестоимость производства остается прежней, а вот закупочная цена… Покупатель приходит и говорит: «Так, мне надо платить на столько-то рублей больше за перевозку, поэтому закупочная цена для тебя будет на столько-то рублей ниже». И деваться будет некуда, потому что цены сейчас на Юге уже не снижаются. Они летят вверх.
— Александр Вадимович, почему российские трейдеры проиграли несколько тендеров в Египте?
— Есть вполне объективные причины.
— А почему не могли продать зерно впервые за много лет?
— Во-первых, не впервые. Бывало у нас уже такое. В принципе, никакой трагедии из этого я делать не буду. Не продали по одной простой причине: внутренние цены были столь высоки, что на экспорт ничего поставить было невозможно. И вот сейчас эти высокие внутренние цены, которые так долго удерживались, идут вниз.
— Хочу вернуться к проблеме нехватки кадров на полях. Некоторые говорят, что люди не идут в помощники тех же комбайнеров потому, что деньги заплатят не сразу. Надо ждать. А вдруг засуха, вдруг дождь? Если платить сразу, то было бы
по-иному. Отработал 14 часов – получи. Думаю, это очень правильная мысль.
Я в свое время наблюдал, как работают мексиканские «рабы» на плантациях Калифорнии. Они получают почасовую оплату. Они отработали, получили – идут отдыхать. Отработали, получили – идут отдыхать. Вне зависимости от урожая, они получают почасовую оплату, причем это очень приличные деньги для них. Так что есть, о чем разговаривать, вообще-то, когда нанимаешь рабочих.
Теперь смотрите, Александр Вадимович. «Платон» вырос. Это ограничения на перевозки. Далее, появляются ограничения на крупногабаритную технику. Затем вырос НДС. Так ведь? То есть все делается для того, чтобы у нас продовольствие было дороже. Скажите, положа руку на сердце, как вы считаете?
— Вы знаете…
— Смысл в этом, как вы думаете? Я просто беру последовательность и еще не всю цепочку описал.
— Ну, можно еще сюда приплюсовать и повышение ЖКХ, рост коммунальных платежей…
— Да. Это коммунальные платежи, топливо и так далее, электричество. Вот сейчас, с 1 июля, газ у нас в цене вырос.
— Да, все подрастет. И будет подрастать.
— То есть это все делается для того, чтобы продовольствие у нас было подороже. Я правильно понимаю?
— Нет, чтобы лучше собирались доходы бюджета.
— А доходы бюджета – они для кого: для вас, для меня? Меня доходы бюджета как-то не сильно волнуют. Меня волнует моя зарплата и то, что на нее я могу купить. Вот это меня очень сильно волнует, очень.
— Согласен. Но доходы бюджета вообще формируем все мы с вами. Нет ни одного налога, который мы бы с вами не оплатили.
— Правильно.
— Все доходы бюджета – это наши с вами деньги. Вопрос – какая наша позиция в отношении того, чтобы мы сказали: «Бюджет, а если ты это делаешь, то отчитайся, для чего ты это сделал и что из этого получилось».
— Кому кричать, Александр Вадимович?
— Это вопрос гражданского общества.
— Э-э-э… Гражданское общество у нас только строится. Велено в пути не есть, пока мы его строим.
— Да нет…
— Мы идем по пути строительства гражданского общества, по пути. Правильно?
— Ну, те, которые показали правильный путь…
— В свое время мы строили коммунизм и по пути тоже не ели. Сейчас гражданское общество строим и тоже по пути не едим.
Александр Вадимович, как вы полагаете, какой должен быть орган в Правительстве, я не знаю, в Общественной палате, в Народном фронте, который обеспечивает безопасность крестьян, экономическую безопасность крестьян от глупых решений в период уборочной хотя бы? Я уж не говорю про остальное – это посевная и так далее, и так далее. Хотя бы в период уборочной. Чтобы не росло топливо в цене, чтобы ЖКХ нам не повышали, газ, электричество с 1 июля (нас опять всех «поздравили»). Ведь какой-то должен быть орган, который контролирует последствия этих всех решений?
— Вы знаете, во-первых, должна быть выработана четкая политика, чтобы все знали, чего мы хотим. Именно так: все должны знать, чего мы хотим и какие задачи поставили. Экономическая безопасность — кого? Это какое-то конкретное хозяйство или все мы?
— Конкретное хозяйство, конкретные люди, которые в конкретное время работают в поле. У них другой задачи нет. Им некогда думать, насколько выросла цена на газ за сегодняшний день.
— Для них нужна прогнозируемая ситуация. Бизнес приспособится к прогнозируемой ситуации любой, вообще-то говоря. И это жизнь показывает. Дело в том, что у нас это не очень прогнозируемо происходит.
— Я спрашиваю: какой орган должен быть? Это должен быть надправительственный орган или орган внутри правительства?
— Надправительственный.
— Надправительственный?
— Да.
— Хорошо. Александр Вадимович, еще одна проблема, которую хотелось бы затронуть – это сельскохозяйственная кооперация. У нас, по-моему, уже то ли пятый, то ли шестой (я уже сбился со счета) съезд сельскохозяйственной кооперации проходит. Каждый год он проходит, и каждый год одна и та же песня: «Нам нужно развивать сельскохозяйственную кооперацию, нам нужно создавать кооперативы». Даже для кооперативов дают деньги, для создания кооперативов.
— Для этого надо увеличить бюджетное финансирование.
— Да. Люди специально под это финансирование создают кооператив, получают эти деньги, благополучно их делят (возможно, даже делят с местным руководством, которое помогает им, так сказать, оформить все документы), а потом кооператив куда-то растворяется. То есть самой идеологии кооперации нет. Вот собственно с этим мы и сталкиваемся.
Александр Вадимович, ну и, наконец, расскажите, что у нас сейчас на полях страны.
— На полях страны идет уборка. Уже порядка 9 миллионов тонн собрали. Дон собрал уже миллион тонн зерна. Уборка идет интенсивно, хорошо. Была засуха. Дождики прошли по всей европейской части – и все хорошо. Юг получит урожай больше, чем в рекордный позапрошлый год. То есть здесь все у нас неплохо. Те потери, которые были по Поволжью, по ячменю, компенсирует Юг.
— Это в масштабах страны?
— Да. А те потери, которые отмечаются по ржи, откровенно говоря… Я скажу прямо: я немножко этому рад, потому что цена на рожь получит поддержку. Дело в том, что цены полетели вниз. За неделю на Юге четвертый класс пшеницы 1 900 рублей сминусовал. Это огромные цифры, огромные! И это только самое начало. Когда пойдет массово, мы увидим глубокое падение цен. Вопрос: где оно остановится и сумеют ли его остановить? Потому что я не вижу, чтобы государство смогло остановить это падение цен.
— Некому в государстве остановить это падение?
— На это требуются огромные деньги. Поговорить можно, интервенции можно устроить. А вопрос-то в чем? Ну, можно купить 3–4 миллиона тонн, но это не решит проблему страны.
— То есть практически агропромышленный комплекс у нас вроде бы управляется, а вроде бы – не совсем. Так ведь получается?
— Наверное, да.
— Спасибо.
— В общем, надежда у меня на экспорт. И если этот экспорт сейчас начнет быстро выкачивать зерно с Юга, то это поддержит цены.
— Дай-то Бог, дай-то Бог. Только бы с ценой не ошибиться, как в Египте.
Добавить комментарий